Москва 2087 [СИ] - Алла Белолипецкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В своей прежней жизни он только-только начинал учиться водить машину. И, хотя прежний обладатель его теперешнего лица — мужик с низким лбом и широченными плечищами — поделился с ним кое-какими навыками, вести электрокар при плохой видимости Сашке было бы трудновато. А снабжать наземный транспорт автопилотами запретили еще в 2080 году: слишком много было случаев, когда колберы похищали водителя, а его транспорт отправляли ездить кругами по улицам и дорогам — на автопилоте. И электрокар ездил так, покуда аккумулятор не разряжался до нуля — что снижало и без того мизерные шансы вовремя выявить факт похищения и спасти жертву.
Не было в электрокарах и GPS-навигатора — якобы из-за технической невозможности использовать такие устройства. Однако Сашка захватил из дому планшет с подробнейшими картами Московской области. Так что заплутать он не опасался.
— И что же ты, гад ползучий Петр Иванович, станешь мне говорить в свое оправдание? — проговорил он своим новым голосом — хрипловатым баском, взглядывая на себя в зеркало.
Однако долго рассматривать себя он никак не мог. Фонари вдоль дороги горели через один — и это еще в лучшем случае! И Сашка знал из телепрограмм, что колберы нередко отправляют своих обезличенных жертв бродить по какому-нибудь шоссе — в надежде, что их собьет один из зазевавшихся водителей. А стать причиной смерти одно из недавних своих товарищей по несчастью Сашка уж точно не желал. Особенно теперь, когда безликие обретали шанс вернуться к прежней жизни — пусть даже и с чужими лицами. Так что — за дорогой он следил безотрывно. И до Егорьевского уезда Московской губернии — до особняка Петра Ивановича Зуева — доехал без всяких происшествий.
3
— Я даже не знаю, кто вы такой! — орал бывший директор зоопарка, наставляя на Сашку Рипа ван Винкля: оружие, ставшее теперь в его руках совершенно бесполезным.
Обойма, где были заряды с сонным зельем, валялась на полу: уж в этот-то раз Сашка прихватил из дому папин универсальный мастер-ключ!
Директор установил в доме охранную сигнализацию, однако удача по-прежнему не оставляла Александра Герасимова. Когда он своим универсальным ключом отпер замок на входной двери, и в доме заскулила сирена, Зуев не стал прятаться в каком-нибудь специально оборудованном убежище — как Сашка и рассчитывал. Бывший директор слишком долго жил безнаказанным — и утратил бдительность. Вместо того чтобы затаиться в доме, он побежал выяснять, кто это нанес ему визит — с дурацким пистолетиком в руках. Оставалось только дивиться тому, как ловко пять лет назад он провернул то дело — которое стало одним из самых дерзких и жестоких преступлений за всю историю Москвы. «Не иначе как, — подумал Сашка, — мозгом операции была Дарья Степановна. Она все это придумала, а на нем лежало одно лишь исполнение».
— Да знаете вы меня, господин Зуев, знаете! — сказал Сашка — своим взрослым хрипловатым голосом. — Я бывший одноклассник вашей дочери Наташи. Тот, кого вы превратили в полено — с нею вместе. Правда, я сумел прожить дольше, чем она. И больше уже не полено, как вы сами видите.
Не мог он заставить себя говорить «ты» этому немолодому — и почему-то казавшемуся очень несчастливым — человеку. Не мог, и все тут. Особенно — когда увидел, как болезненно искривилось лицо Зуева при упоминании Наташи.
— Так значит, — прошептал он, — деэкстракция — не сказки…
Его рука, в которой он держал бесполезный пистолет, опустилась. И Сашка не упустил момент: подскочил к Зуеву, вырвал у него оружие (тот даже и не сопротивлялся), а потом с наслаждением огрел бывшего директора по голове рукоятью ван Винкля. Не слишком, впрочем, сильно — тот даже сознания не потерял. Только охнул и опустился — даже не на пол, а на стоявший рядышком стул.
А Сашка взял со стола проводной телефонный аппарат и протянул его Петру Зуеву.
— Сейчас, — сказал он, — вы позвоните в свою охранную фирму, назовете пароль и скажете, что у вас в доме произошло ложное срабатывание сигнализации. Думаю, не мне вам объяснять, что прибытие сюда полиции — не в ваших интересах. А когда вы сделаете этот звонок, мы с вами побеседуем: о вашей подельнице Дарье Воробьевой, о том, где она сейчас, и о колберах, которым вы продали весь мой класс.
— О Дарье Степановне он тебе ничего не скажет, — услышал вдруг Сашка голос у себя за спиной.
И даже вздрогнул, сам себе не веря.
Забыв про директора, он повернулся к дверям просторного холла, где произошла их с Зуевым встреча — и, да: на пороге стояла она. Эти светлые локоны и голубые глаза он не забыл. И стояла Наташа Зуева, держа его, своего изменившегося одноклассника, на прицеле. Причем целилась она в Сашку не из какого-то там ван Винкля: в руках у Наташки был помповый дробовик «Лев Толстой».
4
По телефону Зуев все-таки позвонил: этот гад и вправду не желал, чтобы полиция прибыла сейчас сюда. И ясно было, почему. Признал он в ночном госте бывшего одноклассника своей дочери Александра Герасимова или нет — выпускать его из своего дома живым он не собирался. А его дочь, которую все уже года два почитали умершей (окончательно умершей — а не просто обращенной в безликую) явно была полностью на его стороне.
Именно это, а не нацеленное в его новое лицо дуло «Льва Толстого», Сашку ужасало больше всего. Да что там: только это и ужасало его по-настоящему. К мысли о смерти он привык давно. Но — умереть вот так он готов не был.
— Сейчас, Наташенька, он начнет тебе врать, — торопливо бормотал Зуев, набирая номер на телефонном аппарате. — Рассказывать тебе сказки, будто он — твой прежний друга, Саша Герасимов…
— Которого ты убил, — эхом отозвалась Наташка; однако не отвела ружейного дула от лица своего изменившегося одноклассника.
— Ну, зачем ты… — начал было говорить бывший директор зоопарка.
Но тут на другом конце линии ему ответили, и он стал торопливо говорить что-то в трубку. Сашка его не слушал — всё смотрел на свою подругу детства: не мог поверить, что он и самом деле видит перед собой именно её. Ему даже пришла мысль: а не галлюцинирует ли он снова, как тогда, под наркозом, когда ему пригрезилось их с Наташей Зуевой безликое венчание?
— Наташка, — спросил он, всеми силами стараясь изгнать взрослую хрипотцу из своего голоса, — но как же ты выжила? Я думал…
Он осекся